Опухшая после ночи гора просыпается до света — внутри неё птицы начали свою возню, скрытые ещё бесцветной ноздреватой хвоёй, тянущейся в окна белеющего в темноте дома. Рано, но не спится, я выхожу на деревянный, крытый черепицей навес. Моря и гор над ним ещё нет, только звёзды и огоньки на земле. Их охраняет лай собак во мраке за горой. Медленно поднимается занавес из сумерек. Плоская длинная гора с неожиданно острой верхушкой посередине наконец проявляется над морем и слегка розовеет. Но ласточка в гнезде под навесом ещё спит. Крошечная россыпь огоньков у подножия исчезает, на её месте остаётся светлое сиреневое пятнышко. Море наполняется красным и начинает лидировать в пейзаже, напоминая о выпитом вчера вине и давая понять, что внутри него ещё сложный жёлтый.

Вот чёрные пульки появляются над морем, но моя ещё в гнезде — вон хвостик торчит. Точнее это не её, а друга, ему не хватает места в гнезде. Оно такое маленькое, а там ещё дети на дне где-то в тёмном, тёплом пуху, прикрытые сверху матерью. Внизу у бара из такого же гнезда уже высунулось чудовище о трёх широко разинутых клювах. Наши появятся позже, их будет двое. Я смотрю на нитку от нашего махрового полотенца, зацепившуюся за шероховатое дерево навеса, и думаю, что она, пожалуй, им пригодится. В сером ещё небе прямолинейно пролетает какое-то насекомое.

Я не заметил, когда они выскользнули из гнезда. Солнце уже сияет, море, ветер, крылья птиц, волны, перетирающие камни, твёрдое, жидкое, газообразное — всё начало свою абразивную работу. По корабельным лекалам режут воздух ласточки над вечным морем. Разглядывая камешки-гальки, принесённые с берега моря, я вижу в них нули — символы пустоты и бесконечности. Я открыл, что рифление на ракушках-венерках повторяет движение лучей света в воде от поверхности вглубь. Их пересекают тени от волн на поверхности воды и на складках песчаного дна. И в речке также. В детстве, взглянув на морское дно через стекло маски, я был поражён танцем разноцветных водорослей, ритмично вздымавшихся и опускавшихся в такт движению волн. Зрелище было, как на другой планете.

Ласты, маску и трубку «Амфибия» купил мне отец. Резиновые, не пластмассовые, дорогие. Я везу их с собой — мы с мамой едем в санаторий, кажется, «Победа». А название места я хорошо запомнил: Цихисдзири. Музыка какая! Мы едем почему-то в электричке, розовый тусклый свет освещает вагон, наполненный одетыми в чёрное мужчинами и женщинами, пугающе громко говорящими на гортанном языке. Мы движемся в живом зелёном тоннеле. «В этой долине по три урожая за год снимают»,— говорит кто-то, видимо, из нашей группы. За окном в блестящей тёмной зелени деревьев распускаются большие белые цветы! В плотном воздухе, наполненном влагой, аромат этих цветов. Всё оплетено лианами, как в настоящих джунглях. «Субтропики. Даже бамбук растёт» — слышу снова.

Санаторий — замок, вознёсшийся на скале над морем. Внизу, вслед за пеной волн разбивающихся о подножие замка, начинается широкая полоса песчаного пляжа, по одну сторону — море, по другую — местность неизвестная.

«Ти жьже моя булёчка-а...»,— тянет сладострастно Важа, закручивая до жужжания летящий белый шарик. Соревноваться с ним в игре в настольный теннис невозможно. В санатории у нас образовалась небольшая компания — я, Серёжа из Донецка, невысокий, но крепкий мальчик, он из шахтёрской семьи, приехал с братом, и Миша, толстый балованный москвич, он тоже с мамой и ещё с одной женщиной.

Важа местный, он выше, старше и во всём нас превосходит. Ему очень нравятся мои маска и ласты, он подолгу в них ныряет. «Давай, говорит, меняться — ты мне маску и ласты, а я вам покажу, где растёт большая мушмула». Мы уже пробовали эту винно-вкусную зелёную диковинку с большим орехом внутри. Я отказываюсь, говорю, что мама будет ругаться. Но он снова и снова пристаёт, рассказывал, какая она там большая, мушмуулааааа....

Штормит. Небо темнеет, листья деревьев почти чёрные, только светятся на них цветы магнолии и белым пенятся большие волны — мы прыгаем в них с Серёжей. Мишу на берег не отпустили в шторм, а Важа сидит на берегу одетый и какой-то печальный. Скучно ему, видимо, смотреть на наш восторг. Рассеявшись по пляжу, веером проходят местные. Они одеты с понтом, на некоторых даже джинсы. Подходят к Важе, о чём-то недолго с ним говорят, затем неторопливо двигаются дальше. Когда мы выходим на берег, то Важа нам сообщает, что местные хотели нас побить, но он их отговорил. Быстренько одеваемся, но тут Серёжа не обнаруживает часов. Важа сразу же возбуждается, предлагает обыскать его. «Ну что ты, мы же тебе верим, мы же друзья всё-таки!» Он всё равно выворачивает карманы...

Но куда делись часы, отцовский подарок? Брат Серёжу ругать не будет, но всё равно... Компания как-то распалась, только мы с Серым бродим по пустому пляжу, вспоминая, как всё было. Местным передал? Но когда успел? Он ещё в кусты зачем-то ходил. Направляемся обыскивать узкую тропинку в ежевике — может, там где-то спрятаны часы? Но видим только внушительную свежую кучу среди изумрудной зелени. Темнеет небо, исчезает из памяти отъезд...

Когда я вырос, когда превратился в дяденьку? На полке разложены ракушки и гальки с пляжа. В небе по-прежнему носятся чёрные пульки. Вот прилетела ласточка. Чужая, потому что не в гнездо залетела, а уселась на лампочку рядом. Затем другая, видимо наша, а там и друг спешит — они носятся вокруг самозванки с чиканьем раскрыв клювики, иногда зависая неподвижно в воздухе напротив незваной гостьи. Та, наконец, исчезает. Ласточки усаживаются на перекладину под навесом и скороговоркой беседуют. Чи-чу-чик-тррррр-ч-тр-п-ч-чи-чу-трррр-чи... Розовая иголка кораблика замерла у горизонта, хорошо обработанная за день поверхность моря застывает, и к пяти часам небо темнеет от жары, а ласточки всё разрезают воздух, сложив крылья и исчезнув в искривлённом полёте над белыми искрами вечного моря.

К вечеру море светлеет, напитанное древним жаром. Трудится ещё моя ласточка или уже на отдыхе? Осторожно заглядываю в гнездо, встав на пластмассовый стул. Её рыжая мордочка мгновенно появляется из темноты и, выскользнув из гнезда, ласточка исчезает в пространстве. Уже появился у горизонта убывающий месяц и рядом с ним крупная звезда. Это Венера. Неоновая пара одна сияет на пустом небе, остальные звёзды появятся позже. Несколько корабликов встречаются и расстаются, оставляя в сверкающем индиго неба газовую вуаль серной дымки. Скоро домой, до отъезда несколько дней. Каждый вечер звезда появляется на своём месте над горизонтом, а вот друг её всё выше и выше, всё дальше от неё. Нахвамдыс, дорогой...